Неточные совпадения
«Вот это, душечка Юзыся, — говорил он, — весь народ, что вы видите, пришел затем, чтобы
посмотреть, как будут
казнить преступников.
Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно
смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя предупредившего
казнь.
Сам он не двигался, только взгляд поворачивался то вправо, то влево, то вниз,
смотря по тому, как двигалась рука. В нем была деятельная работа: усиленное кровообращение, удвоенное биение пульса и кипение у сердца — все это действовало так сильно, что он дышал медленно и тяжело, как дышат перед
казнью и в момент высочайшей неги духа.
— Я всегда прежде
посмотрю, — продолжала она смелее, — и если печальный конец в книге — я не стану читать. Вон «Басурмана» начала, да Верочка сказала, что жениха
казнили, я и бросила.
— Ах, как бьется здесь, как больно! — шептала она, прикладывая руку к голове. — Боже, когда эта
казнь кончится? Скорей бы, скорей сказать ей все! А там, после нее — пусть весь мир знает,
смотрит!..
Там, точно живые, толпились старые цари, монахи, воины, подьячие. Москва казалась необъятным ветхим царством. Драки,
казни, татары, Донские, Иоанны — все приступало к нему, все звало к себе в гости,
смотреть на их жизнь.
Позовет ли его опекун
посмотреть, как молотят рожь, или как валяют сукно на фабрике, как белят полотна, — он увертывался и забирался на бельведер
смотреть оттуда в лес или шел на реку, в кусты, в чащу,
смотрел, как возятся насекомые, остро глядел, куда порхнула птичка, какая она, куда села, как почесала носик; поймает ежа и возится с ним; с мальчишками удит рыбу целый день или слушает полоумного старика, который живет в землянке у околицы, как он рассказывает про «Пугача», — жадно слушает подробности жестоких мук,
казней и
смотрит прямо ему в рот без зубов и в глубокие впадины потухающих глаз.
Райский
смотрел, как стоял директор, как говорил, какие злые и холодные у него были глаза, разбирал, отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как добрый Масляников, с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться с ним, точно с осужденным на
казнь.
Он облокотился на стол и подпер рукой голову. Он сидел к ним боком и
смотрел в стену, пересиливая в себе дурное чувство. В самом деле ему ужасно как хотелось встать и объявить, что более не скажет ни слова, «хоть ведите на смертную
казнь».
Если Беккария и имел влияние на русское уголовное законодательство, то отвращение к смертной
казни не было ни одним народом так усвоено, как народом русским, у которого нет склонности
смотреть на зрелище
казни.
Тургенев так выразил свое впечатление от
казни Тропмана в Париже: «Никто не
смотрел человеком, который сознает, что присутствовал при совершении акта общественного правосудия; всякий старался сбросить с себя ответственность в этом убийстве».
Дурил бы, презирая все человеческие права и не признавая других законов, кроме своего произвола, а подчас удивлял бы своим великодушием, основанным опять-таки на той мысли, что «вот, дескать,
смотрите: у вас прав никаких нет, а на всем моя полная воля: могу
казнить, могу и миловать»!..
Змеищев (зевая). Ну, а коли так, разумеется, что ж нам
смотреть на него, выгнать, да и дело с концом. Вам, господа, они ближе известны, а мое мнение такое, что
казнить никогда не лишнее; по крайней мере, другим пример. Что, он смертоубийство, кажется, скрыл?
Это была не
казнь, а те предшествующие ей четверть часа, в продолжение которых читается приговор, а осужденный окостенелыми глазами
смотрит на ожидающую его плаху.
— Не думал я, Борис Федорович, — сказал он с упреком, — что ты отступишься от меня. Или ты только пришел на мою
казнь посмотреть?
Как ни бесстрашен бывает человек, он никогда не равнодушен к мысли, что его ожидает близкая смерть, не славная смерть среди стука мечей или грома орудий, но темная и постыдная, от рук презренного палача. Видно, Серебряный, проезжая мимо места
казней, не умел подавить внутреннего волнения, и оно невольно отразилось на впечатлительном лице его; вожатые
посмотрели на князя и усмехнулись.
Многие последовали за ними
посмотреть на
казнь; другие остались. Глухой говор раздавался в палате. Царь обратился к опричникам. Вид его был торжествен.
— Разве ты думаешь, — сказал он строго, — что я без убойства жить не могу? Иное злодеи, подрывающие государство, иное Никита, что Афоньку порубил. А из станичников
посмотрю, кого
казнить, кого помиловать. Пусть все, и с Никитой, соберутся перед Красным крыльцом на дворе. Когда выйду из опочивальни, увижу, что с ними делать!
—
Посмотри на блаженного! — сказал он, хватаясь за узду царского коня. — Что ж не велишь
казнить и блаженного? Чем Вася хуже других?
— Ну, добро, старик, только
смотри, коли ты меня морочишь, лучше бы тебе на свет не родиться. Еще не выдумано, не придумано такой
казни, какую я найду тебе!
— Максимушка! — сказал он, принимая заискивающий вид, насколько позволяло зверское лицо его, — не в пору ты уезжать затеял! Твое слово понравилось сегодня царю. Хоть и напугал ты меня порядком, да заступились, видно, святые угодники за нас, умягчили сердце батюшки-государя. Вместо чтоб
казнить, он похвалил тебя, и жалованья тебе прибавил, и собольею шубой пожаловал!
Посмотри, коли ты теперь в гору не пойдешь! А покамест чем тебе здесь не житье?
Они
смотрят ему в глаза, конфузятся, извиняются, оговариваются, как будто в самом деле виноватые, ожидающие
казни или милости.
Воронов с такими же, как он, ребятишками
смотрел из огорода на
казнь. Это было лет десять назад, очень рано утром. Утро было такое же солнечное, ясное, как и теперь. Воронов вздрогнул, и голова его опустилась так же бессильно на грудь, как у расстрелянного солдатика.
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной красоты,
Где преступленья лишь да
казни,
Где страсти мелкой только жить...
«Отчего мне так легко, радостно и свободно? Именно свободно. Подумаю о завтрашней
казни — и как будто ее нет.
Посмотрю на стены — как будто нет и стен. И так свободно, словно я не в тюрьме, а только что вышел из какой-то тюрьмы, в которой сидел всю жизнь. Что это?»
Надзиратель с удивлением
посмотрел на него, потом нахмурился строго: эта нелепая веселость человека, которого должны
казнить, оскорбляла тюрьму и самую
казнь и делала их чем-то очень странным.
Или нет, нужно повесить ее как раз в ногах моей постели, чтобы она всегда
смотрела на меня своим грустным, как будто чующим
казнь, взором.
Так как описание пыток и
казни всего более возбуждало его, я стал ему читать именно это место. Он слушал, неподвижно растянувшись на полу кверху грудью, и, не мигая глазами,
смотрел в закопченные своды потолка.
Так подойди ж и бердышем своим
Ударь в престол! Чего дрожишь? Иди —
Ударь в престол!
Часовой подходит к престолу.
Стой! Воротись — не надо!
Я над тобой смеялся! Разве ты
Не видишь, трус, что это месяц светит
Так от окна? Тебе и невесть что
Почудилось?..
Смотрите же вы оба:
О том, что здесь вы слышали сейчас
Иль видели, — молчать под смертной
казнью!
Вы знаете меня!
Пойдемте
посмотреть на
казнь Фернандо!..
Анатоль не хотел пропустить этой встречи; он взял его за руку и просил выслушать его. Он говорил долго и горячо. Удивленный поляк слушал его с вниманием, пристально
смотрел на него и, глубоко потрясенный, в свою очередь сказал ему: «Вы прилетели, как голубь в ковчег, с вестью о близости берега — и именно в ту минуту, когда я покинул родину и начинаю странническую жизнь. Наконец-то начинается
казнь наших врагов, стан их распадается, и если русский офицер так говорит, как вы, еще не все погибло!»
Я для добра был прежде гибнуть рад,
Но за добро платили мне презреньем;
Я пробежал пороков длинный ряд
И пресыщен был горьким наслажденьем…
Тогда я хладно
посмотрел назад:
Как с свежего рисунка, сгладил краску
С картины прошлых дней, вздохнул и маску
Надел, и буйным смехом заглушил
Слова глупцов, и дерзко их
казнил,
И, грубо пробуждая их беспечность,
Насмешливо указывал на вечность.
Год прошел, другой проходит, а жена Аггеева все думает, что муж ее вместе с нею в палатах живет. Только удивляется она, отчего муж ее стал смирен и добр: не
казнит никого и не наказывает; на охоту не ездит, а только в церковь ходит да разбирает ссоры и тяжбы и мирит поссорившихся. Видится она с ним редко;
посмотрит он на нее кротко, не по-прежнему, скажет ласковое слово и уйдет в свою горницу, и там затворится и сидит один.
— Без надежной поруки того дела открыть тебе нельзя, — сказал Созонович. — Нельзя и в соборе праведных оставаться. Оставьте нас, Дмитрий Осипыч. Одно могу позволить вам —
посмотрите, чем занимаемся мы, слушайте, что читаем… Кого же, однако, ставите порукой, что никому не скажете о нашей тайне, хотя бы до смертной
казни дошло?
На
казнь идти и гимны петь,
И в пасть некормленному зверю
Без содрогания
смотреть…
И то, что народы Западной Европы и Америки признают смертную
казнь и даже любят ее, ходят на нее
смотреть, есть зловещий нравственный показатель.
Несмотря на такие высокочеловеческие меры, москвичи
смотрели на него недружелюбно и на первых же порах подожгли Головинский дворец, в котором он остановился. Впрочем, это было, кажется, делом руки польских изобретателей «чудесного сна», которым не нравились меры, приводящие к спокойствию в столице. Они жаждали смут и равнодушно
смотрели на
казни, оставаясь безнаказанными.
Любя свое отечество выше всего, он тем с большим негодованием
смотрел, как Бирон полосовал его бичом своим, и искал удобного случая, открыв все государыне, вырвать орудия
казни из рук, которым она вверила только кормило своего государства.
—
Посмотрите на бедного графа, — вдруг засмеялась она, — вон он стоит у дверей с таким лицом, как будто его приговорили к смертной
казни.
— За лекаря Антона ручается мне Аристотель: учился у брата его; палатные мастера — фрязы, люди добрые, смирные… Однако… кто ведает?.. Мамон, вели подождать
казнить до приезда немчина-лекаря; да
смотри, чтобы на злодеях железа не спали!..
Народ жадничал
смотреть эту потеху, как медвежью травлю; все теснились к колесу и четырем столбам, трофеям
казни, охраняемым тремястами конных драгун.
— Как? из того, что я могу навлечь на себя немилости, пожалуй — ссылку,
казнь, что я могу себя погубить,
смотреть мне равнодушно на раны моего отечества; слышать без боли крик русского сердца, раздающийся от края России до другого!
Тогдашний народ, включая и дворянство, погрязший в невежестве и раболепном страхе, кряхтел, страдал, но так же охотно бегал
смотреть на
казнь своих защитников, как бы на
казнь утеснителей своих.
Когда они
смотрят на
казнь, им мало, что человек зарезал или отравил другого…